Читаем без скачивания Бабий век — сорок лет - Елена Катасонова

— Светик, так мы не доберемся до сути, — терпеливо прорывается к своему Даша. — Сегодня, когда я писала бумагу об экспедиции, то подумала о тебе. Ты будешь нам очень нужна — там, в поле.

— Спасаешь? — усмехается Света. — «И мужа тебе заменит коллектив…»

— С мужем вы разберетесь сами! — кричит, потеряв терпение, Даша. — И пошел он, знаешь, куда?.. Это он должен теперь что-то решать, делать, объясняться с ребятами, он, а не ты! У тебя свои проблемы, тебя сбили с ног, изволь-ка вставать и идти дальше…

— Да-а-аша! — Света роняет голову на сложенные на столе руки, рыдает так же отчаянно, как утром. — Ничего ты не понимаешь! Жизнь прошла, она позади! Я отдала ему все, тебе не понять! Нет, надо его вернуть, объяснить, это увлечение, оно пройдет… Даша, найди его, скажи, умоляю!..

— Хорошо, я скажу, — пугается Даша.

Всю ее логику сметает отчаяние Светы.

4

Середина марта. Чуть смешной и немножко грустный «женский день» позади. Даша его ждала: думала, вдруг позвонит Андрей. Теперь ждать нечего.

А все равно это милый праздник, у нас милый. Где-то далеко, за горами-морями женщины борются за свои права, нам бороться не за что: мы давно равноправны. Восьмое марта — тот единственный день в году, когда мы, слава богу, чуть-чуть не равны. Женщинам уступают места в метро, им дарят цветы, а спутники жизни суетятся и что-то придумывают. Этот день даже сделали выходным, правда, и для мужчин тоже, что опять-таки говорит о равенстве. Но есть же еще седьмое, канун, когда все женщины — именинницы, потому что они не дома, а на работе.

Даша сменила всегдашние брюки на вязаное синее платье, вынула туфли из шкафа, явилась на лекцию, молодо стуча каблуками. Желтый пушистый букетик застенчиво светился на кафедре.

— Спасибо, — улыбнулась аудитории Даша.

Валечка Персина засияла в ответ. Сколько Даша ее бранит, а Валечка все равно Дашу любит, боится и любит, интересно, за что?

— Спасибо, — снова сказала Даша. — И я, девочки, вас поздравляю, а вам, юноши, желаю всегда быть рыцарями, не только по праздникам. А теперь — к делу: за полвека до появления нот в Европе была снабжена нотами запись Рябинина «Добрыня и Змей». Расшифровал их Аренский…

Не позвонил он, не позвонил, ждать больше нечего. Ну и черт с ним, плевать — на добрые его глаза, сильные руки, на белые хризантемы посреди зимы, на его фантастику, театр — плевать! Идет, шагает по Москве весна, в талую воду превращается серый снег, несутся над головой рваные, в клочьях тучи, сверкает в их разрывах солнце, сияет высокое холодное небо.

Все утратившая, потерявшая себя Света из последних, тающих, как этот снег, сил борется за своего Женю — попраны и забыты теории гордости, независимости, самолюбия, Дашины уговоры, призывы и просьбы не действуют — «ты что, за Женьку?». И это — Света! Веселая, щедрая, справедливая. Ее как подменили: ожесточилась, озлобилась, поглупела от горя. Пока не изопьет до конца горькую чашу безысходного унижения, пока не поймет, что потеря свершилась, она не остановится и ее не остановить. Неужели хоть на мгновение Даша была такой? Нет, такой она не была: страдала, но ни за что не боролась, стиснув зубы, молчала.

Послав подальше всех мужиков с их жестокостью, эгоизмом, генетической тягой к женщинам многим и разным, Даша сиднем сидит в своей комнате — готовит к изданию рукопись, отвергнутую год назад принципиально и доказательно лично Сергеичем.

Злой упрек Светы подтолкнул Дашу к столу — давно хотелось вернуться к теме, мешало то то, то это, а потом возник почему-то в жизни Андрей, все в душе перепутал. Теперь его нет, и не надо, и с Галей вроде бы все успокоилось, значит, самое время пройтись еще раз по страницам, пройтись — и тащить в редакцию. «Стиль как выражение времени…» Н-да, без визы ученого совета, без официальной поддержки будет трудно, почти невозможно опубликоваться, но ведь «почти», формально никому не возбраняется принести в редакцию рукопись. Сами пусть рецензируют, сами думают, на то она и редакция, пусть возится с самотеком! Даша храбрится: известно ведь, так не делается. А она вот возьмет и сделает!

Не нужна ей ничья поддержка, она сама знает работе цену: рукопись отлежалась, Даша отошла от нее на приличное расстояние, сумела ее оценить — отстранено, как что-то, уже ей не принадлежащее. Все здесь серьезно и честно. И доказательно. И потом, очень хвалил Женя, а он в таких делах толк знает, дал почитать авторитетам, говорил, что те прямо ахнули: до чего непривычна постановка проблемы! Тоже загорелись, обещали показать филологам, но Даша тогда как-то сникла, переутомилась, должно быть…

Вчера у нее не было лекций, вчера весь день Даша работала дома. Сидела за столом с утра до вечера, с Двумя перерывами — на обед, когда выслушала самые разные сообщения Галки — снова общительной, доброй, будто кто взял и выключил недавнюю агрессивность, — и на ужин. К вечеру так устала, что даже на телевизор с его наивными и неторопливыми назидательными историями не было сил — попросила выключить. Сегодня она от рукописи отдыхает, сегодня у нее две лекции и семинар.

Но сначала надо выгулять Тошку. Из своего угла пес сердито следит за Дашей глазами: час законной прогулки давно настал, он время знает! Даша улыбается, и его пушистый хвост приходит в неистовое движение — сейчас пойдут! Смешной зверь, Тошка. Он как ребенок: быстро радуется и огорчается, обижается, капризничает и упрямится. Живет в доме на правах младшего члена семьи, хотя Галю, кажется, считает ровней, на нее рычит и ее покусывает, к ней единственной забирается на ночь в постель, устраивается в ногах — отвоевал себе это право.

— Тош, вперед!

Огромными прыжками Тошка несется вниз по лестнице: Даша не признает поводка. Всякий раз пес заново не верит этому счастью, лает и прыгает, пытается лизнуть Дашу в щеку, вихрем летит по переулку, ныряет во все дворы подряд, победно возникает вновь. А Даша терпеливо ждет, пока он набегается, и вдыхает, впитывает в себя весенние запахи.

Снег уже совсем черный, зернистый, и пахнет, пахнет весной, голова кружится. Тошка в буйном восторге царапает колючий наст, сует в сугроб морду, жадно нюхает, фыркает, ждет чего-то. Весна несет с собой обновление, встречу с ласковой рыжей Динкой, Тошка чувствует, знает. А потом вместе с Галей и Дашей он поедет в лес, где будут новые ароматы и незнакомые псы, с которыми можно драться.

— Тош, домой!

Последний раз — стремглав по всему переулку, последний раз — с рыком на колючий, пленительный снег — и домой.

Даша торопливо пьет чай, влезает в коричневые узкие брюки, натягивает зеленый свитер и сверху теплую размахаку (Вадим когда-то привез из Туркмении — овечья шерсть, никакой там синтетики) и бежит в метро.

Грохочет, покачивается ослепительно чистый поезд, летит под землей переполненная весной Даша — туда, на Моховую, в старое обжитое здание. Сидят, уткнувшись в газеты, озабоченные мужчины, стоят, держась за поручни, с утра утомленные женщины, а она планирует новый день.

Сегодня Даша читает о судьбах эпических национальных сказаний. Лекция сложная, она всегда волнуется: поймут ли вчерашние школьники грандиозность процесса? Ведь сказания складывались веками, передавались по поколениям, забывались, возрождались и дополнялись, летели по горящей от войн земле — через сражения, битвы, иноземное иго. Они дожили до нас, нас дождались, но в разных странах по-разному. Русский фольклор пришел к нам в былинах, не слитый в эпос…

Хорошо, что придет Ерофеев (Дашины лекции не пропускает): она опробует сегодня одну идею, посмотрит на реакцию аудитории. Сразу после лекции семинар, там подумают над идеей вместе…

А с Персиной надо что-то делать, и срочно, если она конечно, на семинар явится. Совсем, ну совсем одурела: снизошел до нее Ронкин, все полетело в тартарары! Сияют черные бархатные глаза, улыбка не сходит с розовых детских губ, похудела даже, и уж, естественно, Валечке не до фольклора. Но разве счастье помеха знаниям? Неужели это действительно несовместимо? Тогда ничего не делала, потому что несчастна, теперь — потому что счастлива. Вот уж кому образование ни к чему, вообще — интеллектуальное напряжение… А Даше, кроме Андрея, никто не нужен, и дурацкие звонки Валерия не нужны. Нет, все-таки мужская самонадеянность границ не знает: «Простите, Даша, решил позвонить вам в последний раз…»

Даша фыркает. Солидный товарищ в таком же солидном темном пальто поднимает на нее зимний холодный взгляд. А чем он, собственно, недоволен? Сидит и читает… Ну так сиди и читай, рядом стоящему уж и посмеяться нельзя, а ведь стоящий-то рядом — женщина, между прочим…

Интересно, поймут ли ее ребята? Идея только что вылупилась, не обкатана, мысль родилась как-то не вовремя, когда Даша пишет совсем другое, о другом, о стилистике Думает. А может, она же и натолкнула?